Воронежский писатель, режиссер и преподаватель – о том, как вдохновение помогает совмещать множество дел

Эл Эрсбурн — писатель, режиссер, преподаватель, перфомансист и гражданин мира. Но прежде всего, она интересная личность, которая умеет удивлять и вдохновлять. Мы встретились с ней и узнали о ее приключениях в Америке, о космическом мировоззрении и о кумирах человека, который, возможно и сам является чьим-то примером для подражания.

– Эл, вы родились в России, в Воронеже. Но вы уехали из страны в возрасте 26 лет. Почему так произошло?

— Да, в первый раз я уехала из России в Японию в 1999 году. Я получила грант Japan Foundation Fellowship и отправилась в Страну восходящего солнца изучать архитектуру. Еще в России, я занималась темой «Фрактальная геометрия хаотических градостроительных пространств», и примеры японской урбанистической структуры были частью моей кандидатской диссертации, потому что улицы Японии — это яркий пример исторической самоорганизации.

Добиться того, чтобы тебя приняли в японский университет сложно, поэтому все японцы удивлялись, как я, русская женщина, смогла стать одной из его студенток. Там вообще почти не было женщин — около 10 процентов.

— А как вы начали заниматься кинематографом?

— В Японии я в первый раз в жизни увидела цифровую камеру и буквально «заболела» ей. Я начала изучать эту технику, и через некоторое время сняла два фильма. Когда я уезжала домой, мой профессор, посмотрев эти фильмы, сказал, что кино у меня получается лучше, чем архитектура. На тот момент у меня было снято два фильма — мой первый фильм «4 Asian Cities in the year 2000» я сделала в 2000 году, он был снят об архитектуре в Бангкоке, Гонконге, Токио и Пекине. Второй фильм был о конференции «Megacities 2000» в Гонконге.

— После Японии вас судьба занесла в Америку…

— Да. На тот момент я хотела уже вернуться в Россию, но мама сказала, что в такие тяжелые времена лучше остаться за границей. У меня был шанс остаться в Японии, но мне не понравился здешний патриархат — там женщины всегда на втором месте. И в итоге я решила уехать в Америку, заработать денег и найти себя. Я устроилась на работу в архитектурную компанию Mancini Duffy, ее офис находился в башнях-близнецах. Через некоторое время меня ждали большие перемены — на башни был совершен теракт, и все мое портфолио, которое находилось там, уничтожилось. Мне повезло — я не была на тот момент в офисе, и восприняла это как знак, начав совершенно новый этап в своей жизни.

— Это были трудные времена?

— Да, когда я поняла, что прежняя жизнь ушла вместе с башнями-близнецами, у меня наступил ступор. Я не могла вернуться в архитектуру, у меня было к ней какое-то отторжение. И я стала заниматься искусством. По иронии судьбы я попала в Лондон, и сидя в поезде, увидела случайно газету с фотографией космоса. Я поняла, что хочу заниматься им. И, уже на тот момент увлекшись цифровой фотографией, я стала совмещать свое искусство с космосом. Я хотела донести до людей, что мы неотъемлемая часть вселенной. Я хотела раздвигать сознание людей, и вся моя деятельность была направлена на то, чтобы подтолкнуть человека к мыслям, вызвать зрителей на поединок со мной.

— Почему вы уехали из Америки?

— Однажды к тебе приходит мысль, что ты иммигрант, как бы хорошо ты не жил Америке, ты либо должен смириться с тем, что ты чужой, либо уехать. Я была довольно известна в иммигрантских кругах Нью-Йорка, и на тот момент поняла, что исчерпала свой лимит. Кроме того, мне казалось, что для развития моей карьеры, мне надо вернуться на Родину.

— Вы не пожалели?

— Сначала у меня был восторг. Сейчас я сталкиваюсь с бытовыми моментами, и этот восторг постепенно проходит. Но я понимаю, что моя миссия заключается в том, что все, что я наработала там, я должна вернуть в Россию, ведь когда-то она в меня тоже вкладывала деньги.

— Над какими проектами сейчас работаете?

— Их много. Сейчас вместе с организацией «Общие дети» мы реализуем благотворительные проекты для детей-инвалидов. Уже были в Орловке, скоро поедем в Бутурлиновку. Я очень хочу внести вклад в благотворительность в Воронеже. Есть еще проект «Ты можешь выжить без мамы», в рамках него мы работаем с детьми-отказниками.

Также я однажды пришла в Кукольный театр с предложение написать пьесу для взрослых «Человек против самого себя» (по одноименному произведению американского психолога Карла Меннингера). Сейчас нахожусь в процессе ее написания.

С 12 октября я буду читать лекции у Бориса Юрьевича Юхананова в Электротеатре «Станиславский» для студентов МИР (Мастерская индивидуальной режиссуры кино, театра и телевидения).

Недавно мы начали сотрудничать с Борисом Алексеевым в Никитинском театральном центре. С октября я буду один раз в неделю заниматься импровизациями с его актерами, в конце года ждите нечто интересное! У Бориса также есть глобальный проект по Кафке, в который он приглашает меня в качестве режиссера. Но пока что дело упирается в финансы, поэтому зимой посмотрим, что из этого получится. Мне хочется организовать концептуальный спектакль, тот, который смог бы погружать человека в особенные сюрреалистические вещи.

— Говорят, вы собираетесь сделать просветительский фильм о Воронеже.

— Да. Эту идею я однажды озвучила Олегу Григорьевичу Ласунскому, воронежскому краеведу. Я хотела бы создать не документальный фильм, а художественно-сюрреалистический, который бы соединил в себе много исторических пластов в Воронеже в особом творческом направлении. Этот фильм должен быть на грани различных реальностей, которые показывали бы исторический пласт Воронежа как культурного центра нашей вселенной. Фильм будет называться «Воронеж».

— Где более комфортные условия для развития кино — в России или Америке?

— Раньше в Америке было много хорошего кино. Меня всегда вдохновляли фильмы 60-х годов, фильмы режиссеров старого поколения, например, Дэвида Линча. Его сегодняшние работы несут на себе печать того времени, хоть он и снимает их современным оборудованием. На мой взгляд, самый удачный период кино в Америке — с 60-х по 80-е годы до поп-революции. После страна стала терять силу, и к 90-м годам осталась ни с чем. В России — то же самое. Ранее кино у нас базировалось на серьезной мировоззренческой базе. Стремление к легкой жизни не может рождать глубокого искусства, потому что оно, как правило, корнями уходит в сложную жизнь, в катарсис, который и выносится на сцену. Я не хочу сказать, что жизнь сейчас легкая, нет она очень тяжелая — но сегодняшний идеал жизни, сложившийся в умах, это стремление к легкой жизни. Вот тут и создается главный парадокс нашего времени. Серьезное искусство не может базироваться на легких идеалах.

— Вы режиссер, писатель, преподаватель. Как все совмещаете?

— Легко. Это как жонглировать чем-то — ты же не можешь жонглировать одним шариком. Я, видимо, жонглер.

— На кого вы ориентируетесь в жизни?

— На Андрея Тарковского. Я прочитала все его работы, дневники, проанализировала его фильмы. Конечно, мне нравятся и зарубежные авторы, но я никогда не могла быть близка с ними, познать их душевные качества, так как они иностранцы. Хотя в общечеловеческом смысле наше мировоззрение сходно. Мы все земляне. Все хотим знать — для чего мы на этой планете?

— Что вас вдохновляет?

— Конфликт. К сожалению, я не могу творить, если у меня все прекрасно в жизни. Иногда этот конфликт надо самостоятельно создавать. Я не могу сказать, что я выйду на природу, посмотрю на листья и вдохновлюсь. Хотя… какие листья и в каком контексте их воспринимать (смеется — прим. ред.). Недавно, например, я, сидя под дубом, задала себе вопрос — в чем смысл жизни? И получила ответ: «Смысл жизни в том, чтобы задавать вопрос — в чем смысл жизни?».

— Что делаете, когда у вас случается кризис?

— Включаю музыку, начинаю танцевать, сливаюсь со вселенной. Танец меня всегда поддерживает. Я в душе танцор.

— Как отдыхаете?

— Я уже давно не разделяю работу и отдых. Это страшно. Я давно поймала себя на мысли, что у меня нет ни субботы, ни воскресения.

— Ваша глобальная мечта?

— Создать центр-лабораторию концептуального искусства — братство для художников, музыкантов. Там я хочу синтезировать искусство по космической тематике.

Источник РБК